На этой страничке стихи моего друга
Игоря, написанные в 1985-1989 годах. Ему было
тогда 16-20 лет. Мы учились в параллельных
классах 9 и 10 класс. Интересно сложилась
его жизнь в дальнейшем. После школы он
поступил в МГУ, откуда и был призван в
Армию, вернувшись доучился, потом
преподавал в частной школе несколько
лет математику… а теперь вот он
священник в храме. Храм тот в самом
центре Москвы, рядом с Красной Площадью.
Я с большим уважением отношусь ко всем
мужчинам, которые меня любили, потому
что я – не подарок, и любить меня сложно.
И, раз уж он разглядел во мне что-то
необыкновенное, быть его стихам на моей
страничке.
Если кто-то
хочет поделиться со мной своими
литературными творениями на любую тему
– милости просим, пишите! За одно
напомню, что я не литературный критик, в
рифму, не в рифму, какая разница,
лишь бы от души!
|
Август гонит по земле
Пожелтевшую листву.
Подари на память мне
Постаревшую мечту.
Подари последний взгляд:
Боже, как мы постарели!
Словно вышли на парад
Злою проседью метели.
Ты скучала без меня?
Улыбнись моей мольбе.
Всё, что было у тебя -
Всё останется тебе.
Все, что было в ту весну,
Тихой горечью осталось.
В постаревшую мечту
Время проседью прокралось.
Было ль, нет - о чём грустить?
Нам с тобой дороги нет.
Мне ж осталось позабыть
Твой печальный силуэт:
|
Надоела
жизнь такая:
На
душе – как за окном.
Ручейками
растекаясь,
Небо
падает дождем.
Недоело
хмурить брови
И
устало говорить:
«Друг,
отстань, я нынче болен!»
И
опять в душе хандрить.
Синий
купол, солнце, зелень –
Позабыто
все давно.
И
унылый грустный ливень
Бьёт
в закрытое окно.
Надоело!
Я не в силах
Больше
сдерживать себя.
Убегу
и в ярко-синем
Позабуду
про тебя.
Улечу,
расправив крылья,
Спрячусь
в синий океан,
Чтобы
вечный образ милой
Не
преследовал меня.
Но,
увы, всё – мифы, грезы,
Мне
от жизни не уйти:
Боль,
истерика и слёзы
На
моем лежат пути.
Надоело…
Может сниться
Эта
жизнь? – Нет, это я
Выпускал
из рук синицу,
Не
увидев журавля.
|
Я
уйду в белизну облаков,
В
синеву предрассветного неба.
Пусть
нелёгким мой будет поход,
Не
возьму я с собой даже хлеба.
Я
уйду, может быть, насовсем,
Не
ищите, не бейте тревогу,
Я
уже никогда (и зачем?)
Не
найду даже к дому дорогу.
Будет
солнце над морем сиять,
Будут
блики лететь над землёю,
Как
мне жаль, что не можешь летать
Над
землёю ты вместе со мною!
|
Я
живу мечтой о тайге,
О
прозрачной таёжной реке,
О
сосновых, пахучих
иголках
И
еще, иногда, о весне.
Я
уйду по заросшей тропе,
Задыхаясь
от песни тайги.
Если
хочешь – со мной вместе пой,
Если
хочешь – со мной убеги.
Будем
жить у речушки лесной,
У
прозрачной таежной реки,
Только
ты навсегда будь со мной,
Только
ты со мной вместе беги!
|
Тихо
снег над Москвою притихшей кружиться,
Словно
серые тучи послали привет.
Может,
вам, мои сероглазые, сниться,
Что
она, наконец, написала ответ.
Я
брожу по притихшим московским аллеям,
Шаг
за шагом кладу на притоптанный снег.
И
одну лишь мечту все лелею, лелею,
Что
когда-нибудь всё же увижу твой след.
Тихий,
жалобный звон леденеющих веток
Пробирается
в душу холодным огнем,
И
опять я брожу и брожу до рассвета
Под
твоим, запорошенным снегом, окном.
|
На
свете много бывает чудес –
Не
загаданных встреч, не разгаданных снов.
Прячет
тайну свою запорошенный лес
Облаченный
в лохмотья пушистых оков.
С
детства манят меня тайны вечной тайги,
Тайны
лиственниц желтых и топких болот.
Эти
тайны зовут меня: «К нам убеги,
Убеги
от невзгод и житейских забот».
Я
опять собираю в дорогу рюкзак,
Ухожу
на вокзал и прощаюсь с Москвой.
Кто-то
странно посмотрит и скажет
«Чудак»,
уходящему в утро туманной тропой.
Может
быть я вернусь в шум и спешку Москвы,
Брошу
в угол пропахший дорогой рюкзак.
И
пройду по проспектам, считая мосты,
Натянув
на себя с черной бабочкой фрак.
Если
я не вернусь, не гонитесь за мной,
Я
уйду навсегда, утонув в небесах,
Вы
забудьте мальчишку с улыбкой смешной,
С
тяжким взглядом в уставших, опухших
глазах.
|
Опять
ты думаешь о ней…
Забудь,
ведь все уже прошло,
Но
не пройдет и пары дней,
Как
вновь душа стремится к ней.
Опять
дороги! У костра
Невольно
мысли к ней стремятся,
И
так до самого утра,
Дружище,
меру знать пора.
Опять
в душе ее целуешь…
Уймись,
она тебя не любит.
«Не
верю я!» – и ты тоскуешь
И
сердце на песке рисуешь.
Уймись,
бродяга, дай сказать:
«Она
не поняла тебя», -
Но
возражаешь ты опять:
«Я
разучился забывать!»
Друг,
не тужи, зачем рыдать?
Когда-нибудь
найдешь другую…
Пора
бы истину познать:
«Любой
способен забывать».
|
Мы
гоним прошлое за выцветшую дверь.
Мы
знаем – прошлое уже невозвратимо.
И
как ни жаль нам прошлого теперь,
Для
нас любовь, как дым костра, неуловима.
Ты
головой упала к моему плечу.
Нам
не везет так неожиданно и крупно:
Тебе
не верится, что я тебя хочу,
А
мне не верится, что ты мне не доступна.
И
время, в пляске тихо листья закружа,
Нам
август делает частичкою апреля.
А
я опять хожу по лезвию ножа
И
ни тебе, ни сердцу уж не верю.
И
болью висельной от жизни заслонясь
Любовь
свою в сердцах ломаю на две части,
Что
ищем мы, лицом друг к другу прислонясь?
Что
нужно нам с тобой, какого ищем счастья?
Мы
вспоминаем с грустью прошлые года,
Тоску
стараясь скрыть объятьями немыми.
И
два пути опять расходятся прямыми –
Нам
не вернуть прошедших дней уж никогда.
|
Сказки бывают грустные и веселые, про чародеев,
волшебников, людоедов и добрых разбойников, про
птиц и зверей. Я расскажу тебе сказку из жизни,
сказку о Человеке. Она не грустная, но и не веселая,
зато у нее хороший конец. Итак, слушай...
Было белое морозное утро. За окном резкой до боли чертой проступал горизонт, а над ним, чуть выше нижней планки рамы, застыли удивленные царственным сиянием утра облака. Что было под горизонтом, Владька не видел, но знал, что там белое поле, такое же яркое и чистое, как радостные, сахарно-упитанные облака.
Владька в блаженстве потянулся, стряхивая с себя последние капли сна, и толкнул плечом дверь. Скрипнула половица под меховыми тапочками тети Моти. "У-у-у, безобразина! Встала уже, стерва!" - с отвращением подумал Владька и чуть не выругался длинным грязным лаем. Он прошел прихожую и вывалился на крыльцо. Мороз защекотал уши и нос. "Лафа!" - пронеслось в голове у Владьки, и он вприпрыжку помчался за калитку. Все предвещало замечательный день, но вдруг Владька увидел соседку - белую румяную Нинку. Она с серьезным видом ковырялась в снегу и не видела Владьку. Сразу вспомнилось прошедшее только вчера, но кажущееся настолько уже далеким: "Между нами были нормальные отношения, отклонения которых в лучшую сторону были практически невозможны. Тебя же это не устраивало. Ну что ж, ты сам отказался от нашей дружбы." Владьку всего передернуло от воспоминаний, и он отвернулся. Хотелось чего-то необычного, сказочного, но последние всплески романтизма, воскрешенные прелестью зимнего утра, были задушены воспоминаниями о Нинке. Владька вдруг почему-то вспомнил, что он голоден. "И кто сказал, что отвергнутые любовники теряют аппетит?" - проплыло в мозгу, и Владька нехорошо рассмеялся. Как-то грубо, с надрывом, никогда раньше у него не было такого смеха. Солидный мужчина с лопающимся от натуги портфелем шарахнулся от Владьки, открыв в глазах животный страх перед высунутым Владькиным языком и капающей с него слюною. "Ох, страсти-то какие! Смеется, Боже ты мой!.." - прошептал он и помчался прочь, неловко выкидывая вперед толстые, утопающие в вязких сугробах ноги.
Владька с удивлением посмотрел на медвежий тулуп, прыгающий по сугробам, и поплелся к дому. Сказка уплывала из-под носа, кокетливо виляя задом, и догнать ее не было уже никакой возможности. С крыльца сбежал белобрысый Мотинёнок. Он на бегу поддел полено, и расшиперистая, иссохшаяся память о некогда цветущем дереве с хрустом вперлась справа от дорожки. "Р-р-разор-р-р-ву!.." - прошипел Владька кортивым голосом, зло глядя на белобрысого. "Но, но... Не балуй!" - попятился тот: " Я же слу-у-чайно!" - он сорвался с места и скрылся за сараем. Из дома пахнуло гренками и кислыми щами. "Опять щи..." - уныло подумал Владька. В этом унынии сквозила тоска по потерянной сказке. Ведь чувствовал же он - должна быть, именно сегодня! На него в прихожей налетела тетя Мотя, уронила от неожиданности бидон с теплым, охмуряющим молоком, и желтая жестяная посудина с грохотом пробарабанила по ступеням крыльца. "Во-от я тебе!" - заорала раскатистым грудным голосом отяжелевшая с годами хозяйка. Владька метнулся к заборы, но шуршащий на ветру веник впился в родные ребра. Владька завыл от неудержной тоски и обиды. "Поменяться бы с вами всеми местами!.." - глубоко, до боли в правом виске пожелал Владька. И вдруг, о ужас! все вокруг стало уменьшаться, в ушах зазвенело, Владька поднял лапу, чтобы почесать шерсть за звенящим более занудливо правым ухом, но вдруг почувствовал, как от тела пластом отошла шерсть, отвалился хвост, Владька метнулся к лежащему возле крыльца бидону и на блестящей желтой поверхности увидел удивленного молодого человека. В соседнем доме хлопнула дверь. Владька инстинктивно дернулся на стук. За кустами смородины под белой снежной шапкой мелькнул подол цветастого платья. "Нинка," - сработало в голове, а когда она вышла из-за кустов и направилась к колодцу, что-то в ней кольнуло Владьку. "Хорошо, что поругался с ней," - заключил Владькин мозг. Выскочила маленькая белобрысая псинка и кинулась под ноги. Грязные уши бороздили снег на запорошенных клумбах. Владька схватил сучковатое полено, подвернувшееся под руку, но не кинул, "Белобрысый," - узнал он. "На такого даже полено тратить жалко. Уродливая визгливая псина вывалилась с крыльца. Морда была вся в молоке, даже на лбу виднелись белые капли. "Я т-тебе!" - заорал Владька, схватившись за метлу, но визгливая псина закатилась под лавку и преданными глазами уставилась на человека. Человек махнул рукой и вошел в дом. На столе его ждали аппетитные щи с гренками.
А за окном все так-же смотрели на мир радостные, сахарно-упитанные облака.
|